я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо
... в котором мне почему-то чудятся печальные злободневные мотивы....
...оголяются ветви вороньих гнездовий,
ветер листья метет по аллеям как веник...
Ты, наверное, прячешься где-нибудь здесь, Мефистофель?
Ну, так стой же, мгновенье!
Стой, мгновенье, я клятвы своей не нарушу.
Что молчишь, Мефистофель? - я стану твоим, не заплачу...
о, Любимая, гибну, продав за стихи свою душу,
но нельзя мне иначе...
Пусть качнутся весы человеческих судеб
у излучины неба на тонком подвесе -
где-то там, на земле, умирают красивые люди,
начинаются песни...
Он вобрал этот миг в себя,
вечный, как древние саги -
поцелуи, крушения, чьи-то глухие угрозы.
Чьи-то руки летят в нем над пламенем белой бумаги.
Где-то падают розы...
Но молчит Мефистофель, ухмылка его недоверчива.
Видно, стал атеистом, узнав об отсутствии ада...
И уходит мгновенье, привычно прибавившись к вечности -
прямо в гул листопада...
...оголяются ветви вороньих гнездовий,
ветер листья метет по аллеям как веник...
Ты, наверное, прячешься где-нибудь здесь, Мефистофель?
Ну, так стой же, мгновенье!
Стой, мгновенье, я клятвы своей не нарушу.
Что молчишь, Мефистофель? - я стану твоим, не заплачу...
о, Любимая, гибну, продав за стихи свою душу,
но нельзя мне иначе...
Пусть качнутся весы человеческих судеб
у излучины неба на тонком подвесе -
где-то там, на земле, умирают красивые люди,
начинаются песни...
Он вобрал этот миг в себя,
вечный, как древние саги -
поцелуи, крушения, чьи-то глухие угрозы.
Чьи-то руки летят в нем над пламенем белой бумаги.
Где-то падают розы...
Но молчит Мефистофель, ухмылка его недоверчива.
Видно, стал атеистом, узнав об отсутствии ада...
И уходит мгновенье, привычно прибавившись к вечности -
прямо в гул листопада...